Юрист Томас Белл, профессор права в Чепменском университете в Калифорнии, рассказывает, почему в одной стране законов должно быть много и они должны быть для всех разными.
Существует распространенное убеждение, что у государства есть монополия на право, что только оно одно может писать законы и поддерживать их исполнение. Считается, что в отсутствие такой монополии наступит полный хаос. Я не думаю, что этот взгляд можно назвать исторически корректным, и даже теоретически он, с моей точки зрения, не слишком точен. Закон, как говорил знаменитый правовед Лон Фуллер, — это подчинение поведения человека набору правил. И если принять такое широкое определение, источниками законов могут становиться самые разные институты; государство — только один из них. Являясь гражданином какой-либо страны, вы можете еще и принадлежать к той или иной церкви, в которой есть собственные правила касательно того, как попадают на небо. Еще вы можете быть записаны в гимнастический зал, и там тоже есть правила: скажем, приносите свое полотенце с собой. Каждый такой набор правил — это отдельная система права, поскольку каждый из них управляет нашим поведением.
...
Казалось бы, государство отличается от нас не только монополией на законы, но и монополией на насилие: у него есть возможность отправить преступника за решетку. Я вполне согласен, что насилие — в том смысле, в каком его может применять государство — коренным образом отличается от того, что дозволено церкви или общественной организации. Но даже тут, как только вы начнете рассматривать различия пристально, они не покажутся вам такими уж существенными.
В США, например, если я нахожусь в своем доме, у меня есть определенное право применять насилие. Я не могу посадить человека в тюрьму, но если кто-нибудь ко мне вломится, я могу применить силу и выдворить его. Может быть, даже пристрелить. Как ни странно, в мощном централизованном государстве люди и организации сохраняют возможность применять силу. Если вы живете в доме, где запрещено жечь тряпки и смеяться — а это ваше любимое развлечение, — владелец имеет полное право вас осадить. А затем, когда вы не отреагируете на его предупреждение, взять вас за шкирку и выкинуть вон. Государство не одиноко в применении легального насилия. Пора нам открыть глаза и смириться не просто с возможностью, но с реальностью того, что закон происходит из многих источников.
...
Законы и их исполнение — это сервисная индустрия, она мало отличается от почтовой службы. Разница только в том, что государство всегда монополизирует этот сервис, запрещает любую конкуренцию. Так что мы получаем классические следствия монополии: слишком высокие цены и некачественные услуги. Чтобы это изменить, нужно увеличить конкуренцию на рынке права.
Как только гражданин понимает, что государство не единственный источник законов, он неизбежно задумывается, является ли оно лучшим возможным источником законов. И быстро понимает, что ответ на этот вопрос — отрицательный.
Даже в совсем безнадежных местах люди совсем не глупы. Они смотрят вокруг и спрашивают себя: почему у нас не так, как в Гонконге или Дубае? И начинают подозревать, что это как-то связано с правовой системой. В какой-то момент об этом начинают задумываться даже правительства. «Мы хотим импортировать в страну другие законы, — говорят они, — чтобы дать нашим гражданам и инвесторам больше возможностей». Ведь есть множество стран, куда никогда не пойдут инвесторы, не верящие в местные суды и местные законы. Импортируя альтернативные юридические системы, государство уже отчасти признает, что его собственная система порочна, хотя, конечно, никогда не скажет этого вслух.
...
Трудно заинтересовать государства в реформах, которые уменьшат их власть. Их редко удается переубедить, они сами должны понять, что надо что-то менять. Это как алкоголизм — сперва необходимо признать наличие проблемы. На смелые меры готовы идти те, кому плохо.
...
Разные области права в разной степени могут быть отданы на откуп таким экспериментаторам, как я. Уголовное право, например, в большой степени отражает ценности населения, и связано с настоящим, всамделишным насилием — иначе просто не бывает. Тут сложно договориться о послаблениях. Но в том, что касается коммерческого права, у людей нет таких сильных чувств. Им не очень интересно, как регулируется та или иная отрасль. Кому какое дело, вы по немецким законам решаете свои коммерческие споры или по американским.
...
Я даже не знаю, какие законы самые лучшие, и не могу этого знать. Люди сами способны выбрать себе, как жить, и, без сомнения, достойны это делать. Я просто должен дать им техническую возможность. Если они хотят одолжить корпоративное право в штате Делавэр, а споры про недвижимость решать по законам Швейцарии — это их право. Захотят смешать эти законы в удобной пропорции — пожалуйста.
...
Большие корпорации не доверяют муниципальному суду на задворках мира разбирать их претензии к местному правительству. Я хочу дать блага, доступные транснациональным гигантам, обычному человеку на улице. Банк из первой мировой десятки может себе позволить любую юрисдикцию — но почему не попытаться дать то же самое цветочнице на углу? Пусть она имеет возможность решать свои споры с полисменом в суде, который не подчиняется местной власти. Пусть у обычных людей будет тот же доступ к верховенству права.
То, что я описываю — это не только мое представление о том, как мир должен быть устроен. Это еще и мое представление о том, куда все движется. Монополия на право исчезнет. А государства никуда не денутся — они просто займутся тем, что у них получается лучше всего: инфраструктурой, национальной безопасностью, охраной порядка. По-моему, мы находимся на пороге тектонических перемен. Когда-нибудь мы посмотрим на это время как на исторический слом. Просто пока ты находишься внутри перемен, их трудно заметить.
Существует распространенное убеждение, что у государства есть монополия на право, что только оно одно может писать законы и поддерживать их исполнение. Считается, что в отсутствие такой монополии наступит полный хаос. Я не думаю, что этот взгляд можно назвать исторически корректным, и даже теоретически он, с моей точки зрения, не слишком точен. Закон, как говорил знаменитый правовед Лон Фуллер, — это подчинение поведения человека набору правил. И если принять такое широкое определение, источниками законов могут становиться самые разные институты; государство — только один из них. Являясь гражданином какой-либо страны, вы можете еще и принадлежать к той или иной церкви, в которой есть собственные правила касательно того, как попадают на небо. Еще вы можете быть записаны в гимнастический зал, и там тоже есть правила: скажем, приносите свое полотенце с собой. Каждый такой набор правил — это отдельная система права, поскольку каждый из них управляет нашим поведением.
...
Казалось бы, государство отличается от нас не только монополией на законы, но и монополией на насилие: у него есть возможность отправить преступника за решетку. Я вполне согласен, что насилие — в том смысле, в каком его может применять государство — коренным образом отличается от того, что дозволено церкви или общественной организации. Но даже тут, как только вы начнете рассматривать различия пристально, они не покажутся вам такими уж существенными.
В США, например, если я нахожусь в своем доме, у меня есть определенное право применять насилие. Я не могу посадить человека в тюрьму, но если кто-нибудь ко мне вломится, я могу применить силу и выдворить его. Может быть, даже пристрелить. Как ни странно, в мощном централизованном государстве люди и организации сохраняют возможность применять силу. Если вы живете в доме, где запрещено жечь тряпки и смеяться — а это ваше любимое развлечение, — владелец имеет полное право вас осадить. А затем, когда вы не отреагируете на его предупреждение, взять вас за шкирку и выкинуть вон. Государство не одиноко в применении легального насилия. Пора нам открыть глаза и смириться не просто с возможностью, но с реальностью того, что закон происходит из многих источников.
...
Законы и их исполнение — это сервисная индустрия, она мало отличается от почтовой службы. Разница только в том, что государство всегда монополизирует этот сервис, запрещает любую конкуренцию. Так что мы получаем классические следствия монополии: слишком высокие цены и некачественные услуги. Чтобы это изменить, нужно увеличить конкуренцию на рынке права.
Как только гражданин понимает, что государство не единственный источник законов, он неизбежно задумывается, является ли оно лучшим возможным источником законов. И быстро понимает, что ответ на этот вопрос — отрицательный.
Даже в совсем безнадежных местах люди совсем не глупы. Они смотрят вокруг и спрашивают себя: почему у нас не так, как в Гонконге или Дубае? И начинают подозревать, что это как-то связано с правовой системой. В какой-то момент об этом начинают задумываться даже правительства. «Мы хотим импортировать в страну другие законы, — говорят они, — чтобы дать нашим гражданам и инвесторам больше возможностей». Ведь есть множество стран, куда никогда не пойдут инвесторы, не верящие в местные суды и местные законы. Импортируя альтернативные юридические системы, государство уже отчасти признает, что его собственная система порочна, хотя, конечно, никогда не скажет этого вслух.
...
Трудно заинтересовать государства в реформах, которые уменьшат их власть. Их редко удается переубедить, они сами должны понять, что надо что-то менять. Это как алкоголизм — сперва необходимо признать наличие проблемы. На смелые меры готовы идти те, кому плохо.
...
Разные области права в разной степени могут быть отданы на откуп таким экспериментаторам, как я. Уголовное право, например, в большой степени отражает ценности населения, и связано с настоящим, всамделишным насилием — иначе просто не бывает. Тут сложно договориться о послаблениях. Но в том, что касается коммерческого права, у людей нет таких сильных чувств. Им не очень интересно, как регулируется та или иная отрасль. Кому какое дело, вы по немецким законам решаете свои коммерческие споры или по американским.
...
Я даже не знаю, какие законы самые лучшие, и не могу этого знать. Люди сами способны выбрать себе, как жить, и, без сомнения, достойны это делать. Я просто должен дать им техническую возможность. Если они хотят одолжить корпоративное право в штате Делавэр, а споры про недвижимость решать по законам Швейцарии — это их право. Захотят смешать эти законы в удобной пропорции — пожалуйста.
...
Большие корпорации не доверяют муниципальному суду на задворках мира разбирать их претензии к местному правительству. Я хочу дать блага, доступные транснациональным гигантам, обычному человеку на улице. Банк из первой мировой десятки может себе позволить любую юрисдикцию — но почему не попытаться дать то же самое цветочнице на углу? Пусть она имеет возможность решать свои споры с полисменом в суде, который не подчиняется местной власти. Пусть у обычных людей будет тот же доступ к верховенству права.
То, что я описываю — это не только мое представление о том, как мир должен быть устроен. Это еще и мое представление о том, куда все движется. Монополия на право исчезнет. А государства никуда не денутся — они просто займутся тем, что у них получается лучше всего: инфраструктурой, национальной безопасностью, охраной порядка. По-моему, мы находимся на пороге тектонических перемен. Когда-нибудь мы посмотрим на это время как на исторический слом. Просто пока ты находишься внутри перемен, их трудно заметить.
Комментариев нет:
Отправить комментарий