Советский человек, советский народ - что осталось?

- Можете назвать, скажем, три признака советской жизни, советской реальности, советской ментальности

М. ВЕЛЛЕР: Во-первых, это поднимающаяся и уже поднявшаяся в последние ощутимо полтора три года замечательное классическое хамство значительной части не только низовых чиновников, но и любых низовых должностных лиц, ребят, которые сейчас называются гордым словом "секьюрити", а по-простому вахтеры точно те же самые, обрели классические черты советских вахтеров держиморд, которые облечены властью. Это относится и ко многим другим должностным лицам тоже. Второе, и это все более повальное, если можно так выразиться, недоверие к власти. Вот власть существует отдельно, а мы существуем отдельно, и все то, что она говорит, нужно делить на 128, и брать с другим знаком. И третье, ощущение своей отграниченности от другого мира. Вот у них это одно, а у нас это другое. Наши люди другие, наша история другая, наши порядки другие. А вообще они все плохо к нам относятся, и только и думают дни и ночи о том, чтобы нас закопать живьем. Вот, например, взяли и каких-то якобы шпионов поймали. Конечно, все это антисоветское, простите великодушно, антироссийская акция. 
...
Человеку категорически свойственно на уровне инстинкта, создан он так, самоидентификация, передача об идентичности на двух уровнях. Всегда на двух. Индивидуальном и групповом. Потому что мы биологически человек групповой. Потому что выжили в истории в сотнях тысячах и миллионах лет только те, кто держались группами. Одиночка – это была смерть. Таким образом, человеку на уровне инстинкта свойственно не только хорошо жить самому, быть здоровым, красивым, всемогущим и т.д., но быть членом большой, могучей, сильной уважаемой и даже наводящей страх группы. Таковы мы и никак иначе быть не может. Два процента людей, у которых психика устроена иначе, это так же, как два процента психически неадекватных, 2% врожденных гомосексуалистов и т.д. И вот на уровне групповой самоидентификации, любой психически адекватный человек, испытывает потребность принадлежать к могучему государству. И когда могущество этого государства пик могущества остается в прошлом, то что , что Петербург стоял на крови десятков тысяч человек, то, что завоевания совершались кровью и клались свои люди и т.д., все это уходит в туман истории, а остаются только пики побед, с которыми люди себя идентифицируют.
...
И точно так же ностальгия – это одно, это всегда чувство личное. Потому что ты знал, и сюда всегда привносится воспоминание о своей молодости, которое всегда лучше воспоминания старости, это ясно. А самоидентификация на групповом уровне, я это повторил раз 8, и инстинкт групповой самоидентификации, я это повторю раз 6, это вещи другие. Человек, который жил в Советском Союзе может ностальгировать по Советскому Союзу. Но никак не по Древнему Риму, никак не по Третьему рейху, никак не по наполеоновской Франции, никак не по каким не по героическим фильмам, которые так любил делать Голливуд на рубеже 60х годов. Потому что повторяю я для всех, кому удастся запихнуть эту нехитрую мысль в свою извилину, что стремление групповой самоидентификации заставляет человека хотеть… вот не потому он сладко жрет, что хочет стать умнее, а потому что хочется. И вот потому что хочется ему ощущать себя членом мощной команды. И когда пацаны в подростковом возрасте во дворах по районам сколачиваются. Это нельзя назвать бандами, это нельзя назвать группировками вот такие компании. Это не потому, что они думают: если мы будем вместе, мы будем сильнее. Потому что это инстинкт, который идет от биологии.